Работа некоторых компаний укрыта секретностью, так что на рынке ходят лишь слухи о том, что происходит внутри. Одной из таких компаний является основанная в 1982 году Renaissance Technologies, управляющая фондом Medallion. Уже больше 20 лет в принятии инвестиционных решений она полагается на анализ количественных, а не качественных факторов, анализируя огромные массивы данных о рынке в поиске сигналов, которые указывают на дальнейшее движение рынков. Такая стратегия сделала фонд, возможно, наиболее прибыльной инвестиционной машиной современности. Журнал Bloomberg Markets написал развернутый материал об устройстве фонда. Редакция AIN.UA приводит полный перевод статьи.
В 60 милях к востоку от Уолл Стрит располагается полоска земли в форме хвоста кита, разделяющая пролив Лонг-Айленд и бухту Коншенс. Местные поместья, с их упирающимися в кованые ворота длинными витиеватыми подъездами и видами на миллион, являются частью деревушки под названием Олд Филд. Но местные называют этот роскошный клочок земли по-другому: Ренессанс Ривьера.
Это потому, что богатейшие жители этого места, сплошь ученые, работают на количественный хедж-фонд Renaissance Technologies, базирующийся возле Ист Сетаукет. Они – создатели и блюстители фонда Medallion, который, возможно, является одной из величайших машин по заработку денег. Medallion открыт только для сотрудников Renaissance (которых около 300 человек), 90 из которых имеют научную степень, а также для нескольких избранных лиц с хорошими связями в фирме.
Легендарный фонд, известный своей скрытностью, по данным Bloomberg принес около $55 млрд прибыли за последние 28 лет. Это делает его на $10 млрд более прибыльным, чем другие успешные фонды, которые управляются миллиардерами Рейем Далио и Джорджом Соросом. Более того, Medallion сделал это за более короткий срок и с меньшим объемом активов под управлением. Фонд почти никогда не терял денег. Наибольшая потеря средств произошла в один пятилетний период и составила 0,5%.
«Renaissance – коммерческая версия Манхэттенского проекта», – говорит Эндрю Ло, профессор финансов школы менеджмента MIT Sloan и председатель AlphaSimplex, количественной исследовательской фирмы. Ло отдает заслугу сбора такого количества ученых в одном месте Джиму Саймонсу, 78-летнему математику, основавшему Renaissance в 1982 году. «Они – вершина инвестирования на основе количественных показателей. Никто даже близко не стоит», – говорит Ло.
Немногие фирмы становятся объектом восхищения, сплетен и спекуляций. Все слышали о Renaisance. Почти никто не знает, что происходит внутри. (Компания также управляет тремя хедж-фондами, открытыми для внешних инвесторов. Вместе они контролируют около $26 млрд, хотя их показатели не такие фантастические, как у Medallion). Помимо Саймонса, который отошел от дел в 2009 году, чтобы сфокусироваться на филантропических инициативах, об этой маленькой группе ученых было относительно мало известно до сегодняшнего момента. Их обширное богатство, большее, чем ВВП многих стран, оказывало возрастающее влияние на американскую политику. (Один из двух СЕО Renaissance, Роберт Мерсер, спонсировал Теда Круза и Дональда Трампа, став третьим крупнейшим донором республиканской партии с $22,9 млн пожертвований. Саймонс и директор Renaissance Генри Лауфер вместе пожертвовали почти $30 млн демократам). Владельцы и руководители Renaissance отказались давать комментарии для этой статьи через представителя компании Джонатана Гасталтера. Все, что следует дальше, — это итог широкого исследования и более двух десятков интервью с людьми, которые их знают, работали или конкурировали с ними.
Renaissance уникален даже среди хедж-фондов благодаря гениальности и эксцентричности его сотрудников. Питер Браун, один из руководителей фирмы, обычно спит на подъемной кровати (откидывающейся от стены) в офисе. Его партнер Роберт Мерсер крайне редко говорит; вы вероятнее застанете его за насвистыванием Yankee Doodle Dandy на встречах, чем услышите его голос. Но громогласные споры, похоже, помогают паре идентичных близнецов, которые оба имеют ученую степень, связанную с теорией струн, показывать лучшие результаты в работе. Сотрудникам не до разборок: силовой захват однажды помог российскому ученому получить более высокую роль в высокоприбыльном бизнесе в борьбе новой и старой гвардии.
Для людей извне загадка загадок – то, как Medallion может удерживать годовую доходность на уровне почти 80% до уплаты налогов. «Даже после стольких лет они легко превосходят любые попытки копирования их модели», – рассказывает Филипп Бонефой, бывший инвестор Medallion, позже соосновавший Eleuthera Capital, базирующуюся в Швейцарии количественную макрофирму. Конкуренты идентифицировали некоторые вероятные причины успеха фонда. Так, компьютеры Renaissance одни из наиболее мощных в мире. Сотрудники фонда оперируют большим объемом более качественных данных. Они нашли больше сигналов, на которых строят свои прогнозы, и лучшие модели по распределению капитала. Они также уделяют особое внимание затратам на торговлю и тому, как их собственные торговые сделки влияют на рынок.
Но со временем вычислительные мощности падают в цене, а конкуренты оттачивают навыки. Сможет ли Medallion продолжать чеканить деньги?
Кванты (от quantity – количество, фонды, использующий количественные методы – ред.) выглядят спасителями для инвесторов, которые разочарованы тем, как простые смертные управляли их деньгами последние годы. В 2016 году клиенты влили $21 млрд в количественные хедж-фонды, а из остальных вывели $60 млрд. Одна примечательная квант-фирма Two Sigma имела под управлением во время финансового кризиса всего $5 млрд, но после ее активы подскочили до $37 млрд. Даже классические трейдеры вроде Пола Тюдора Джонса и Стива Коэна добавляют новых специалистов по компьютерным наукам в свои ряды в надежде увеличить прибыль.
Успех Renaissance, конечно, безотрывно связан с людьми, которые создавали его, улучшали и поддерживали модели Medallion. Многие из них встретились в IBM в 1980-х, где они использовали статистический анализ для решения сложнейших лингвистических проблем. Вот как звучит их история.
Саймонс уже хорошо известен: математический гений, профессор MIT и Гарварда, один из авторов теории Черна-Саймонса, получивший премию Веблена по геометрии. Он также работал криптографом в Институте оборонного анализа, где искал определенные сообщения посреди шума.
Цель квантовой торговли схожа: строить модели, которые находят сигналы, спрятанные в шуме рынков. Часто это всего лишь шепот, но он может помочь предсказать движение цены на акцию, облигацию или бочку нефти. Это комплексная проблема. Движение цены зависит от фундаментальных показателей, потоков и иногда иррационального поведения людей, продающих и покупающих.
Несмотря на то, что Саймонс потерял работу в IDA после того, как осудил войну во Вьетнаме в письме New York Times, связи в сфере криптографии помогли ему создать Renaissance, а через несколько лет и Medallion. На протяжении следующего десятилетия, возглавляя кафедру математики в университете Стони Брук, Саймонс пробовал себя в торговле товарными фьючерсами. В 1977 году он покинул академическую сферу, чтобы попытать счастья в управлении активами.
Изначально он продавал и покупал товары, делая свои ставки на основе фундаментальных понятий спроса и предложения. Этот опыт был сплошной головной болью, поэтому он обратился за помощью в поиске паттернов к сети криптографов и математиков. Это были Элвин Верлекамп и Леонард Баум, бывшие коллеги по IDA, а также Генри Лауфер и Джеймс Акс, профессора Стони Брука. «Возможно, были какие-то способы предугадывать цену статистически. – размышлял Саймонс в интервью Numberphile в 2015 году. – Постепенно мы строили модели».
В основном такие модели попадают в один из двух лагерей: следование за трендом или возврат к среднему. Система Renaissance полагается на оба. Сперва ее результаты были неоднозначными: +8,8% в первый 1988 год, а затем -4,1% в 1989 году. Но в 1990, после решения ФОКУСироваться только на краткосрочном трейдинге, Medallion добился возврата на инвестиции 56% за вычетом сборов. «Я был уверен, что модели будут работать лучше. – говорит Берлекамп, который вернулся в академическую сферу в 1991 году и сейчас является почетным профессором университета Калифорнии в Беркли. – Я не думал, что они будут настолько хороши».
В конце концов ученые дошли до создания собственного языка программирования для своих моделей. Сегодня Medallion использует десятки «стратегий», который вместе работают как одна система. Код, на котором держится работа фонда, состоит из нескольких миллионов строк, утверждают близкие к компании люди. Разные команды отвечают за конкретные сферы исследований, но на практике каждый может делать что угодно. Каждый вторник проходит собрание, на котором обсуждают идеи.
В начале 1990-х высокие годовые доходы стали нормой для Renaissance: 39,4%, 34%, 39,1%. Потенциальные инвесторы пытались прорваться в Medallion, но компания не обращала на них особого внимания, чем не баловала и клиентов. Боннефой вспоминает, как набирал манхэттенский номер, чтобы услышать запись отчета о месячной прибыли; юридический отдел Renaissance выполнял роль бесполезного представителя департамента по обслуживанию клиентов. (Даже сегодня веб-сайт компании rentec.com выглядит так, словно он пришел из эры Netscape.) В 1993 году Renaissance прекратил принимать новые вложения от внешних инвесторов. Комиссионные были также серьезно подняты: с 5% активов и 20% прибыли до 5% и 44% соответственно. «Они подняли свой процент до запредельного уровня, но все равно были на голову выше других», – говорит Боннефой, который вместе с другими внешними инвесторами был окончательно выдворен из Medallion в 2005 году.
Вдохновленный успехом Medallion, Саймонс в середине 1990-х начал поиск новых исследователей. Резюме, где были следы работы на Уолл-стрит или в финансовой сфере, сразу отбрасывались. «Мы нанимаем людей, которые хорошо проявили себя в науке», – говорит Саймонс. Следующий всплеск талантов, большая часть которого остается ядром компании по сей день, обеспечила команда математиков из исследовательского центра IBM имени Томаса Уотсона, которая работала над проблемами распознавания речи и машинного перевода.
Веб-сайт Renaissance Technologies
Первые попытки решить эти проблемы состояли в том, что специалисты по компьютерным наукам объединялись с лингвистами и пытались запрограммировать грамматику. В IBM группа, в которую входили Мерсер и Браун, утверждала, что проблемы лучше решать с использование статистики и вероятностей. (Их начальник Фредерик Желинек любил говорить: «Каждый раз, когда я увольняю лингвиста, система становится лучше»). По словам ученых, которые тогда работали в исследовательском центре, команда скармливала пачки данных компьютерам. Документы из канадского парламента, к примеру, были доступны сразу на английском и французском, на котором не говорил никто из ученых. (Мерсер как-то пропал на несколько месяцев, чтобы ввести в компьютер сопряжения глаголов во французском языке, рассказали Bloomberg.) Данные позволяли им написать алгоритм, который находил наиболее вероятное соответствие фразе Le chien est battu par Jean – «Джон действительно бьет собаку». Похожий подход применялся и для распознавания речи: если в звуке присутствовал сигнал Х, то говорящий, вероятно, произносил слово У.
«Распознавание речи и перевод находятся на пересечении математики и компьютерных наук», – говорит Эрни Чан, который работал в исследовательском центре в середине 1990-х, а сейчас управляет квантовой фирмой QTS Management. Ученые не просто работали над академическими проблемами, они также разрабатывали теории и писали код, чтобы реализовать решения. Работа группы в итоге проложила путь для Google Translate и Apple Siri.
Мерсер и Браун пришли к менеджменту IBM в 1993 со смелым предложением, рассказывает человек, знакомый с обоими. Они просили позволить им строить модели, которые управляли бы колоссальным на тот момент пенсионным фондом компании, составлявшим $28 млрд. Руководство IBM их проигнорировало, задав вопрос: что компьютерные лингвисты могут знать об управлении инвестициями? Но увлечение дуэта финансовыми рынками было только началом.
В том же году Ник Паттерсон, бывший дешифровщик британской разведки, присоединился к Renaissance и сразу отправился к хорошо знакомым ему Брауну и Мерсеру. «У IBM были серьезные проблемы, мотивация была слабой, поэтому для нас это было чем-то вроде возможности для найма», – рассказывает Паттерсон, работавший в Renaissance до 2001 года. Дуэт принял предложение и решил присоединиться к фонду, привлекаемый 50% повышением зарплаты. Они разместились на мансардном этаже квартиры в Сетаукете и часто обедали вместе. Когда приносили счет, они доставали специальные калькуляторы, которые генерировали случайные числа. Тот, кому выпадало большее число, платил за обед.
«Renaissance создала пара математиков, – говорил Браун на конференции по компьютерной лингвистике в 2013 году. – Они понятия не имели как программировать. Они были людьми, которые учились писать код, читая инструкции к компьютерам, а это не самый лучший способ обучения». Он и Мерсер научились, как строить крупные системы, над которыми одновременно работало множество людей. Этот навык стал преимуществом Renaissance. Но новая сфера его применения была не без недостатков: «В мире финансов повсюду шум», – говорит Браун.
Все больше ветеранов IBM присоединялось к ним на Лонг-Айленде, включая Стивена и Винсента Делла Пьетра, близнецов-любителей теории струн; Лаит Бал, который создал алгоритмы по распознаванию человеческой речи; Мукунд Падманабан, специальностью которого была цифровая обработка сигналов; Дэвид Магерман, программист; Глен Уитни, который разрабатывал ПО во время летней стажировки. «Следствием найма из IBM стало то, что целое оказалось больше, чем сумма частей, – говорит Чан. – Они все работали вместе».
Атмосфера в Renaissance отличалась от той, которую они оставили позади. «Мы быстро поняли, что мир финансов отличается от атмосферы IBM, – рассказывал Браун на конференции. – Он безжалостен. Или ваши модели работают лучше, чем у других, и вы зарабатываете, или нет — и вы разоряетесь. Такое давление действительно заставляет концентрироваться».
Renaissance также тратил много ресурсов на сбор, сортировку и очистку данных, делая их более доступными для исследователей. «Если у вас есть идея, вы хотите быстро ее протестировать. А если вам для этого нужно привести в порядок данные, это значительно замедляет весь процесс», – говорит Паттерсон.
Интеллектуальные вызовы были не единственным стимулом для жадных до данных ученых Renaissance. Они также получали нечто более неосязаемое: чувство семьи.
Саймонс исполнял роль доброжелательного отца. Ни один другой руководитель Renaissance не обладал его умением работать с людьми. Те, кто знают его и компанию, говорят, что он вдохновлял суперботаников держаться вместе. «Это открытая атмосфера, – говорил Саймонс в MIT в 2010 году. – Мы следим за тем, чтобы каждый знал, что делает любой другой сотрудник. Чем раньше, тем лучше. Именно это стимулирует людей».
Когда команда из IBM пришла в Renaissance, Medallion уже имел прибыльность с учетом налогов более 30% годовых, получая ее только от торговли фьючерсами. В те ранние дни аномалии было легко обнаружить и использовать. Ученый из Renaissance заметил, что время закрытия торгов на опционы и фьючерсы Standard & Poor’s расходилось на 15 минут. Эту деталь он на некоторое время превратил в генерирующую прибыль машину, рассказал один из бывших инвесторов фонда. Система была полна таких аберраций и ученые выжимали из каждой все до последней капли. Взятые вместе, такие отклонения приносили серьезные деньги – сперва миллионы, а затем и миллиарды.
Но с усложнением финансовой системы и появлением все новых квантов, применяющих свое мастерство для декодирования рынков, неэффективные моменты стали исчезать. Когда Мерсер и Браун присоединились к фонду, их сперва назначали исследовать разные сферы. Вскоре стало понятно, что вместе они работают куда лучше, чем отдельно. Они подпитывали друг друга: Браун был оптимистом, а Мерсер – скептиком. «Питер очень креативен и всегда генерирует множество идей, а Боб говорит: «Мне кажется, нам нужно серьезно обдумать этот момент», – рассказывает Паттерсон. Пара возглавила группу фондовых рынков, которая тогда теряла деньги. «Им потребовалось четыре года, чтобы заставить систему работать, – говорит Паттерсон. – Джим был очень терпелив». Инвестиции окупились. Теперь группа, занимающаяся фондовыми рынками, приносит большую часть прибыли Medallion, в первую очередь используя деривативы и кредитное плечо от четырех до пяти своих капиталов, согласно документам, поданным в Министерство труда США.
«Вам нужно строить систему слой за слоем, – рассказывал Саймонс в интервью Institutional Investor, объясняя философию компании и модели Medallion. – С каждой новой идеей, вам нужно определить: это действительно что-то новое или часть того, что мы уже сделали раньше?» Как только появлялся ответ на этот вопрос, команда решала, какой вес придать новому открытию. Сигналы со временем могут затухать, но даже после этого их держали под рукой, поскольку они могут возродиться или иметь неопределенные последствия, если их убрать из модели. Один из источников утверждает, что позиции могут удерживаться от нескольких секунд до сезонов.
На конференции в 2013 году Браун привел пример, которым они однажды поделились с одним из внешних инвесторов Medallion: изучая данные об облачности, они нашли корреляцию между солнечной погодой и ростом рынков в Нью-Йорке и Токио. «Оказалось, что когда в Париже облачно, то французский рынок будет расти с меньшей вероятностью, чем когда в столице светит солнце», – рассказал Браун. Этот сигнал не принес много денег, потому что он оказывался верен лишь немногим больше 50% случаев. «Штука в том, что если вы находите сигнал, который был сильным и имел смысл, то его уже давно использовали в трейдинге… Что мы делаем, так это ищем множество сигналов. У нас сидят что-то около 90 докторов наук в области физики и математики, которые просто ищут такие сигналы весь день. У нас постоянно работают 10 000 процессоров, которые перерабатывают данные в поисках сигналов».
Вдобавок к специалистам по языку, серьезное влияние на успех системы фирмы исторически имели астрофизики, рассказывает один из людей близкий к компании. Эти ученые были гениями в области скрининга «шумных» данных. «Струнные» теоретики также сыграли важную роль. Братья Делла Пьетра, которые воссоединились с бывшими начальниками из IBM для работы над данными фондовых рынков, были первыми из множества специалистов в этой области, пришедших на работу в Renaissance. Идентичные близнецы, которым сейчас по 56, никогда не отходили далеко друг от друга. Студентами они с отличием окончили научную программу в Колумбийском университете, изучали физику в Принстоне, получили докторские степени в Гарварде в 1986 году.
«Они всегда сидели рядом», – рассказывает Стивен Строгац, профессор математики университета Корнелла, который помнит их первокурсниками Принстона, посещавшими курс абстрактной алгебры. «Их разговоры часто сводились к спору. Это всегда были увлеченные математические дискуссии, они постоянно исправляли преподавателя или объясняли что-то друг другу», – говорит Строгац. Чан, который работал вместе с ними в IBM, помнит их кричащими друг на друга, но никогда на коллег, с которыми они были добры и скромны. Тот факт, что они были близнецами, добавлял еще одну особенность: «Они были почти что телепатами», – говорит Чан.
В Renaissance братья Делла Пьетра имели офисы по соседству, разделенные внутренним окном, чтобы облегчить частые дискуссии. «Они очень креативны и очень конкурентны в отношениях между собой», – говорит Паттерсон, которых был их начальником некоторое время.
Команда из IBM сфокусировалась над улучшением производительности и эффективности системы. Так как модели Renaissance были ориентированы на короткие сроки, они тратили много времени на изучение расходов на исполнение и то, как их активность влияла на рынки. Последнее – особенно сложная проблема, как утверждают другие кванты. Они также следили за тем, чтобы сделки и прибыли соответствовали тому, что спрогнозировала система, так как плохая цена или другой глюк могли свести на нет всю операцию.
Сколько денег сотрудник зарабатывает в Medallion, зависит от его общего вклада в компанию. Сотрудничество – ключ к получению большего куска пирога. Работникам выделялась доля акций, которые они могли купить. Вдобавок четверть зарплаты каждого вычиталась и инвестировалась в Medallion, где оставалась четыре года. Сотрудники, как и другие инвесторы, тоже должны были платить комиссию в размере «5% и 44%».
Саймонс почти с самого начала определил, что общий размер фонда может влиять на его эффективность: слишком много денег убивает прибыль. Renaissance в данный момент ограничивает активы Medallion суммой между $9 и $10 млрд, почти вдвое больше того, чтобы было 10 лет назад. Прибыль распределяется каждые шесть месяцев.
Благодаря Medallion, активы Саймонса, который до сих пор владеет около 50% фирмы, оцениваются в $15,5 млрд, согласно данным Bloomberg Billionaires Index. Состояния Лауфера, второго крупнейшего акционера (вероятно, владеющего 25% компании), Брауна и Мерсера — среди сотрудников, которые оцениваются в сотни миллионов долларов.
В некоторых случаях деньги, как и чувство семьи, также связывают сотрудников. За исключением ученых, ушедших в академическую сферу или занявшихся филантропией, люди не покидают Renaissance. Зачем бы они это делали? Задачи, с которыми они сталкиваются, сложны, коллеги – специалисты высшего класса, а зарплаты – огромные.
С тех пор, как все причастные разбогатели благодаря Medallion, их образ жизни изменился. Поезда на Манхэттен сменились вертолетами. Ученые пересели с Honda на Porsche. Необычные хобби стали нормой. Двоюродный брат Саймонса, Роберт Лоури, возглавляющий исследования по фьючерсам, построил своей дочери арену для верховой езды со столь большими арками, что при их транспортировке на остров мост в Нью-Йорк необходимо было перекрыть на всю ночь. Стали популярны яхты. Мерсер заказал сразу несколько, назвав каждую Sea Owl. Саймонс, в свою очередь, обзавелся 68-метровой яхтой Archimedes, в которой есть камин на дровах. Оба судна имеют столь современную двигательную установку, что им не требуется якорь. Вечно веселый предводитель, Саймонс планировал путешествия компании на Бермуды, в Доминиканскую республику, Флориду, Вермонт и всегда призывал сотрудников брать с собой семьи. Во время одной из вылазок фирмы для катания на лыжах, Саймонс, давний курильщик, купил страховку для всего ресторана, чтобы не отказываться от любимой привычки.
Джеймс Саймонс
Деньги также угрожали уничтожить семейную атмосферу. В 2001 году Renaissance нанял российского ученого Александра Белопольского, который, как и многие его коллеги, эмигрировал на Запад после развала Советского союза. Паттерсон был против его найма, поскольку россиянин до этого работал на Уолл-стрит, где часто менял компании. Его опасения оправдались. В 2003 году он и другой россиянин Павел Волфбейн сообщили, что покидают компания ради работы в хедж-фонде Millenium Partners. Там они выбили себе большие бонусы и право оставлять большую часть собственных прибылей. Renaissance подал в суд на них и Millenium, переживая, что русские заберут с собой секреты компании. Позже стороны договорились во внесудебном порядке.
Примерно в это же время, другой исследователь Renaissance с российскими корнями, Алексей Кононенко, получивший степень доктора философии университета Penn State в 1997 и немного поработавший на Уолл-стрит, получил повышение в группе фондовых рынков. Это стало предметом для обсуждения руководства фонда на одном регулярных ужинов в доме Саймонса. Один из сотрудников, знающих ситуацию, рассказывает, что ученые ставили под вопрос то, как он продвинулся быстрее коллег, которые работали значительно дольше его. Это походило на то, как академики жалуются на младших коллег, получивших пожизненные контракт. Другие люди, близкие к ситуации, говорят, что повышение Кононенко было значительным событием в истории Renaissance и что русский использовал силовую игру.
Какими бы ни были причины карьерного роста Кононенко, годовая доходность Medallion в среднем составила 40% с учетом налогов с момента ужина в доме Саймонса.
Когда соперников и бывших инвесторов спрашивают, как Renaissance продолжает генерировать такие сумасшедшие доходы, ответ обычно единодушен: они бегут быстрее других. Тем не менее, этот бег не всегда удерживал их на ногах, когда другие спотыкались.
В августе 2007 года рост числа невыплат по ипотечным кредитам ввел несколько крупнейших количественных хедж-фондов, включая $30-миллиардного гиганта Goldman Sachs, в штопор. Менеджеры этих фирм были вынуждены сокращать позиции, только ухудшая общую картину. Инсайдеры утверждают, что кризис стоил Medallion почти $1 млрд, около пятой части всего фонда, в течение нескольких дней. Руководители Renaissance, опасаясь, что продолжение хаоса может уничтожить их собственных фонд, согласились отказаться от своих рискованных ставок и начать продавать позиции. Они были на грани капитуляции, когда рынок отскочил. До конца года Medallion перекрыл убытки, закончив 2007 год с доходностью в 85,9%. Руководители Renaissance получили важный урок: не спорьте с моделями.
Еще один урок, который может оказаться даже более важным: опасайтесь ущерба, который могут нанести другие. В письме, написанном в тот самый месяц, инвесторам своего публичного институционального инвестифонда Саймонс написал: «Мы верим, что имеем отличный набор прогнозирующих сигналов, но некоторые из них, без сомнения, используются некоторыми долгосрочными и краткосрочными хедж-фондами».
Ни одна система не вечна, утверждают кванты. Они задаются вопросом, как долго магия Medallion продолжит работать. Но спустя семь лет после ухода Саймонса, методы фонда по извлечению прибыли продолжают работать. Даже в первой половине 2016 года, когда многие хедж-фонды застопорились, прибыльность Medallion достигла 20%. Богатство и влияние Renaissance выросли быстрыми темпами.
Тем не менее, будучи столь успешным при Брауне и Мерсере (которым сейчас 61 и 70 соответственно), представители индустрии задаются вопросом, как фонд будет справляться, когда во главе встанут их последователями. Они наверняка сохранят к себе благоговейное отношение. Возьмите, к примеру, анекдот с одной из закрытых конференций этого года. Человек из аудитории спросил квантовых менеджеров, участников панели: «Кого вы всегда мечтали нанять на работу?» После нервного смешка, один из них дал честный ответ: Джима Саймонса.
